13 июн в 05:17 
ИСТОРИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ
ИСТОРИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ Балканский гамбит: как Россия вступила в парадоксальную войну с Турцией и чем это закончилось
Часть 1
Она обещала окончиться быстрой победой, но неожиданно оказалась очень упорной и кровопролитной, а подписанный в итоге мирный договор называли «позорным»
Балканская война 1877–1878 годов оказалась во многом парадоксальной. Пожалуй, это была первая в российской истории война, начавшаяся вопреки воле императора и большинства министров, под мощным давлением общественного мнения. Заплатив десятками тысяч жизней русская армия практически дошла до стен Константинополя, но в итоге Россия не получила от этой победы почти ничего. Почему же так вышло?
Николай Дмитриев-Оренбургский. «Захват Гривицкого редута под Плевной». 1885
«Позорный мир» — именно так именовали в общественных кругах пресловутое соглашение, заключенное ведущими геополитическими «игроками» в германской столице, обвиняя наших дипломатов в излишней уступчивости. Впрочем, не только дипломатические итоги войны, но и начало ее, сам ход и далекие последствия до сих пор вызывают самые противоположные эмоциональные оценки. Множество противоречивых, неясных, а порой загадочных обстоятельств обнаруживаются при попытке вникнуть в эту историю…
24 декабря 1877 года согласно генеральному плану зимнего наступления на Балканах Южный отряд русских войск под командованием генерала Федора Радецкого должен был перейти через Балканы и открыть наступление на Казанлык — Адрианополь. Его левая колонна генерала князя Святополк-Мирского и правая генерала Скобелева, наступавшие через Трявненский и Имитлийский перевалы, собирались сомкнуть клещи вокруг главных сил турецкого командующего Весселя-паши возле болгарского селения Шипка.
27—28 декабря Радецкий, лично ведший центральную колонну, решил ударить неприятелю в лоб, чтобы облегчить задачу «коллегам», с которыми почти потерял связь. И это, несмотря на то что на местность опустился густой туман, а атаковать предстояло в узком ущелье между скал. В итоге русские потеряли полторы тысячи человек. Командующему пришлось отдать приказ об отступлении. Но вдруг в эту самую минуту один из его адъютантов явился на поле боя: Вессель-паша капитулировал! Российские клещи успели сомкнуться!
Уже около двух часов пополудни к Скобелеву, находившемуся тогда под Шейново, привели османского парламентера, уполномоченного договориться о предварительных условиях сдачи. Прямо вслед за ним явился и казак, сообщивший, что турки уже вывесили белый флаг.
Взгляду генерала, ворвавшегося во вражеский лагерь на белом коне, предстали поистине верещагинские картины: груды убитых, толпы побросавших оружие… Даже командный пункт самого Весселя в Шейново удалось распознать с трудом — лишь по двум белым полотнищам на дымящемся доме. Сам начальствовавший над султанскими войсками на Балканах, чью саблю уже вручили Скобелеву, встречал его у входа.
Василий Верещагин. «Русские позиции на Шипкинском перевале»
— Сегодня гибнет Турция, такова воля Аллаха! Мы сделали все! — воскликнул побежденный.
— Вы дрались славно, браво… Такие противники делают честь. Они храбрые солдаты! — ответил джентльмен-победитель.
В толпе пленных вдруг послышалось: «Ак-паша! Ак-паша!» Турки явно считали, что разгромлены лишь усилиями «великого вождя», прозванного ими «Белым генералом» (за пристрастие в этом цвете во всем), — Михаила Скобелева.
Через несколько часов капитулировала соседняя Шипка. В тот день русские одержали блестящую «двойную» победу: прекратила свое существование одна из самых боеспособных вражеских армий. Прямая дорога на Адрианополь и Стамбул была открыта.
Но что же произошло дальше?..
Дамоклов меч над гордиевым узлом
Последнюю из длинной череды русско-турецких войн XVIII–XIX веков в отечественной традиции нередко называют также Второй Восточной (в отличие от первой, проигранной Крымской в 1853–1856 годах), или Освободительной, имея в виду, что целью и результатом ее было освобождение балканских народов (прежде всего болгар) от многовековой османской власти.
Кроме того, как и всё ту же Крымскую войну, ее спровоцировал не столько конфликт России с Турцией, сколько целый «ком» сложнейших общеевропейских проблем, известный как «восточный вопрос». Смысл его заключался в решении судьбы огромной, но отсталой и изможденной собственными внутренними противоречиями Османской империи и, соответственно, судьбы населявших ее христианских народов (южных славян, румын, греков).
Разумеется, на самом деле великие державы больше интересовали не этнические и не религиозные, а геополитические аспекты этого вопроса. Достаточно беглого взгляда на карту, чтобы понять стратегическую важность дунайского бассейна, Балкан, Константинополя (Стамбула) и проливов (Босфора и Дарданелл), открывающих выход из Черного и Мраморного морей в Средиземное.
Суздальский полк в авангарде действующей армии на форсированном марше к Адрианополю в кампании 1877–1878 годов
Каждая из европейских стран ревниво следила за соблюдением в этом районе «баланса сил», стремясь не допустить преобладания конкурентов, у каждой имелся здесь свой особый интерес. При этом занятые дипломатическими играми идеологи и государственные мужи не вполне отдавали себе отчет в том, какую роль стал играть в XIX веке национальный фактор. Им, загипнотизированным обманчивой легкостью «кройки» границ, он по старинке казался лишь одним из элементов игры…
Между тем именно Балканы национальный фактор мог сделать наиболее взрывоопасным регионом Европы. Турки постепенно стали завоевывать их еще в XIV веке, когда хлынули в Европу из Малой Азии, а окончательно утвердились здесь к концу XV. Столетия «османского ига» привели к оскудению и унижению некогда богатых и сильных государств с древней историей (Византия, Болгария, Сербия, Валахия, Молдавия).
Вдобавок христианское население этих земель лишилось почти всяких гражданских прав. Казалось, так будет всегда, но к XIX веку стало совершенно очевидно, что военно-теократическая османская деспотия лишена всяких дальнейших ресурсов развития. Административный и правовой хаос, чудовищный застой в экономике, общественные отношения, отставшие от реалий эпохи лет на триста, — все это делало Порту похожей на умирающего, чье тело гнило заживо.
Болгарский Ловеч особенно пострадал от набегов башибузуков и черкесов, в результате которых из 20 тысяч жителей города в живых осталось 4,5 тысячи человек
В результате длительной борьбы и сложных политических комбинаций к 1830-м годам получили независимость или широкую автономию Греция, Сербия, Черногория и Молдавия с Валахией, чуть позже объединившиеся в Румынию. Политические элиты этих земель принялись все активнее отыскивать в реальном или мифическом прошлом «национальную идею», чтобы сделать ее знаменем освободительной борьбы.
И поскольку исповедовали балканские народы в подавляющем большинстве православие, уповали они в основном на единственную православную державу — Российскую империю. Российские патриоты устами Алексея Суворина называли тех же болгар «бедными неграми славянского племени».
В свою очередь, западные державы, сознававшие, что восточный вопрос чреват очень большими осложнениями, предпочитали искусственно поддерживать существование Турции, пусть слабой, но легко контролируемой. Они, конечно, боялись усиления России, которая с конца XVIII века не скрывала, что считает Балканы и проливы сферой своих жизненных интересов.
Десятки тысяч сербов бежали после подавления восстаний 1875–1876 годов
Особую тревогу «русская угроза» вызывала в Лондоне и Вене. Великобритания видела в романовской империи главного соперника в Большой игре на Востоке, а Австрия с подозрением следила за каждым движением русских на своих южных границах. Петербургу, со своей стороны, конечно, не хотелось соперничать «со всем миром». К тому же самодержавие традиционно относилось с большим подозрением к любым национальным движениям, не без основания усматривая в них революционный заряд.
В результате российская политика на Балканах «шаталась из стороны в сторону». С одной стороны, в верхах (и с еще большей силой — в обществе) всегда помнили о сильной карте помощи «братьям-единоверцам» (вариант — «братьям-славянам»). Существовала и своеобразная «программа-максимум», выдвинутая еще честолюбивой Екатериной: освободить Константинополь, вновь водрузить крест над Софийским собором (мечетью Айя-София) и восстановить Византийскую империю.
Надо сказать, что в подходе к этой задаче здравый смысл переплетался с мессианской утопией. Наиболее смелые прожектеры (князь Потемкин с его знаменитым «греческим проектом», а позже — идеологи панславизма) в своих фантазиях вообще объединяли под скипетром русского монарха народы Балкан и Восточной Европы, а столицу «помещали» в тот же Царьград-Константинополь. Их более трезвые оппоненты предлагали, не отказываясь от смелых лозунгов, следовать политике возможного и не ввязываться в авантюры под влиянием геополитических химер или ложно понятой идеи солидарности.
«У Рубикона»: партия начинается
Так или иначе, для «восточного вопроса», как, пожалуй, ни для какого другого в европейских международных отношениях XIX века, особо важна была доктрина «концерта держав», то есть попросту их взаимного согласия. Поражение в Крымской войне многому научило Петербург — ведь тогда против России на стороне Турции неожиданно выступили Англия и Франция, а Австрия заняла откровенно враждебную позицию, предав тем самым своего вчерашнего союзника, спасшего Габсбургов во время венгерской революции 1848–1849 годов.
Поэтому, когда в 1875-м в Боснии и Герцеговине вспыхнуло антитурецкое восстание, отечественный МИД тоже настаивал на «умиротворении» сторон дипломатическим путем. Правда, в верхах было немало и сторонников более решительных действий (к таковым относился русский посол в Стамбуле граф Игнатьев, известный своими панславистскими симпатиями).
Между тем, пока дипломаты составляли ноты и меморандумы, в апреле 1876 года взбунтовалась Болгария. Османы реагировали крайне жестоко: нерегулярные части — башибузуки — вырезали целые селения: по всей Болгарии погибли около 30 тысяч человек. Известия о кровавой бойне повергли в шок всю Европу (что, впрочем, не помешало правительствам продолжать политику невмешательства).
«У каждого порядочного человека сердце обливается кровью при мысли о событиях на востоке, о презренной политике европейской, об ожидающей нас близкой будущности», — писал в дневнике российский военный министр Дмитрий Милютин. Он лучше других знал, что страна не готова к большой войне: реформирование и перевооружение армии как раз в разгаре, финансовое положение ее неблестяще. Оттого и сдерживал себя, как мог.
Нерегулярные турецкие воинские части — башибузуки
Летом 1876 года войну Турции объявили Сербия и Черногория. По всей России развернулась агитация в поддержку единоверцев. Славянские комитеты активно собирали средства, добровольцы толпами отправлялись к театру военных действий. Сербскую армию даже возглавил прославившийся кампаниями в Средней Азии генерал М.Г. Черняев, который инкогнито выехал на Балканы.
В числе сторонников решительной политики оказались императрица и наследник престола. «И вот к концу лета все в России было отставлено на второй план, и только один славянский вопрос завладел всеми… — вспоминал позже издатель газеты „Гражданин“ князь Мещерский. — Как вчера, помню этих старушек и старичков, на вид убогих, приносивших свои лепты для славянских братий в каком-то почти религиозном настроении».
Благородные чувства до поры до времени заставляли на многое закрывать глаза. Тот же Мещерский, «одержимый», по собственному признанию, «бесом братушколюбия», сам побывал тогда в Сербии и там обнаружил, что большинство добровольцев — настоящие авантюристы, многотысячные пожертвования уходят непонятно куда, а члены белградского руководства — лишь «более или менее искусные актеры, разыгрывавшие сообща комедию восстания и… эксплуатирования добродушной в своем энтузиазме России». Но все это не помешало ему, вернувшись, вновь активно включиться в славянское движение!
Между тем давление общественного мнения и невозможность добиться хоть какой-то солидарности от европейских держав угнетали русского императора. Как показала известный историк Л.Г. Захарова, Александр II был глубоко убежден в том, что войны надо избежать, но не мог все же оставаться равнодушным к тому, что задевало его чувства.
«Постоянно слышу я упреки, зачем мы остаемся в пассивном положении, зачем не подаем деятельной помощи славянам турецким? — делился он с Милютиным. — Спрашиваю тебя, благоразумно ли было бы нам, открыто вмешавшись в дело, подвергнуть Россию всем последствиям европейской войны? Я не менее других сочувствую несчастным христианам Турции, но я ставлю выше всего интересы самой России». Но спустя лишь несколько минут в том же разговоре государь произнес «Конечно, если нас заставят воевать…»
«Исчерпав до конца миролюбие…»
Выдержать отстраненную позицию не получилось. В конце июня 1876 года император к удивлению многих официально разрешил русским офицерам добровольцами отправляться на Балканы. В сентябре в крымской Ливадии он обсуждал необходимые приготовления к возможной войне, а 29 октября произнес в Москве знаменитую речь, почти отрезавшую стране путь назад.
«Желаю весьма, — сказал его величество, в частности, — чтобы мы (то есть великие державы. — Прим. ред.) могли прийти к общему согласию. Если же оно не состоится, то я имею твердое намерение действовать самостоятельно». Через три дня была объявлена частичная мобилизация.
Но даже после этого решительного шага возможность мирного решения еще сохранялась. Правительство Великобритании, наиболее воинственно настроенной против России, понимало, что сколотить антирусскую коалицию по примеру 25-летней давности непросто, да и английское общество, в целом не питавшее симпатий к русским, было все же сильно возмущено зверствами турок.
Боевые действия турецкой армии, грозившие сербам полным разгромом, тем временем удалось остановить. Более того, послы пяти европейских держав собрались в Константинополе и смогли выработать некую общую позицию, требуя от османского правительства лишь изменить политику в отношении христианских подданных. Демарш этот, правда, потерпел неудачу, но мирные инициативы продолжались.
19 марта 1877 года в Лондоне был подписан протокол, опять содержавший «рекомендации» Стамбулу облегчить участь православных. Русский царь был уверен, что на эти незначительные уступки турецкое правительство пойдет, и уже готовился распустить мобилизованные части.
Он ошибся. В Турции возобладала «партия войны», и, надеясь на поддержку той же Англии, которая «другой рукой» ратифицировала протокол, султан безоговорочно его отверг. Отступать дальше после всех заявлений и авансов было невозможно. 12 апреля появился высочайший манифест:
Александр II
«Исчерпав до конца миролюбие наше, Мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того требуют и чувство справедливости, и чувство собственного достоинства. Турция отказом своим поставляет Нас в необходимость обратиться к силе оружия. Глубоко проникнутые убеждением в правоте Нашего дела, Мы, в смиренном уповании на помощь и милосердие Всевышнего, объявляем всем Нашим верноподданным, что наступило время, предусмотренное в тех словах Наших, на которые единодушно отозвалась вся Россия… Ныне, призывая благословение Божие на доблестные войска Наши, Мы повелеваем им вступить в пределы Турции»
АЛЕКСАНДР II
из манифеста 12 апреля 1877
Россия вступила в войну, заключив предварительно конвенцию с Румынией (в мае этот формальный вассал Стамбула провозгласил полную независимость), но поначалу ни румынские, ни сербские войска не участвовали в активных боевых действиях, ограничиваясь обороной собственной территории.
Реальную помощь оказала в тот момент только отважная крошечная Черногория, на время оттянувшая на себя 50-тысячную армию визиря Сулеймана-паши. Конечно, положение черногорцев быстро стало отчаянным, но русские уже успели подготовить форсирование Дуная, и срочная переброска турок на это направление спасла их от полного разгрома (Австро-Венгрия обещала сохранять нейтралитет, выторговав себе за это из будущих «трофеев» Боснию и Герцеговину).
Тем временем автор первоначального генерального плана кампании генерал Обручев предложил новаторский по тем временам образ действий. В отличие от предыдущих войн с Турцией, когда русская армия увязала в осаде сильных придунайских крепостей и медленном вытеснении врага с территории севернее Балканского хребта, теперь предполагалось достичь успеха стремительным прорывом через этот хребет на юг и быстрым занятием Константинополя.
Этот проект молниеносного наступления, предвосхитивший битвы ХХ века и навеянный явно опытом недавней Франко-прусской войны, подразумевал, что быстрота необходима России не только в военном, но и в политическом отношении.
Барабанщик 10-го Малороссийского гренадерского полка, казак Терского казачьего войска, офицер-артиллерист и онбаши («десятник») турецкой пехоты времен Балканской войны 1877–1878 годов
В том, что Турция в принципе проиграет войну, в Европе мало кто сомневался. Важно было, как отмечает историк Олег Айрапетов, продемонстрировать, что мы можем одолеть Турцию без особого напряжения и, значит, встретить дальнейшее давление держав не истощенными, а полными сил. И все как будто позволяло надеяться на успех этого замысла. В мае русские части на Балканах насчитывали около 250 тысяч человек, у турок было не более 200, причем разбросанных в крайнем беспорядке.
Продолжение во второй части...
Часть 1
Она обещала окончиться быстрой победой, но неожиданно оказалась очень упорной и кровопролитной, а подписанный в итоге мирный договор называли «позорным»
Балканская война 1877–1878 годов оказалась во многом парадоксальной. Пожалуй, это была первая в российской истории война, начавшаяся вопреки воле императора и большинства министров, под мощным давлением общественного мнения. Заплатив десятками тысяч жизней русская армия практически дошла до стен Константинополя, но в итоге Россия не получила от этой победы почти ничего. Почему же так вышло?
Николай Дмитриев-Оренбургский. «Захват Гривицкого редута под Плевной». 1885
«Позорный мир» — именно так именовали в общественных кругах пресловутое соглашение, заключенное ведущими геополитическими «игроками» в германской столице, обвиняя наших дипломатов в излишней уступчивости. Впрочем, не только дипломатические итоги войны, но и начало ее, сам ход и далекие последствия до сих пор вызывают самые противоположные эмоциональные оценки. Множество противоречивых, неясных, а порой загадочных обстоятельств обнаруживаются при попытке вникнуть в эту историю…
24 декабря 1877 года согласно генеральному плану зимнего наступления на Балканах Южный отряд русских войск под командованием генерала Федора Радецкого должен был перейти через Балканы и открыть наступление на Казанлык — Адрианополь. Его левая колонна генерала князя Святополк-Мирского и правая генерала Скобелева, наступавшие через Трявненский и Имитлийский перевалы, собирались сомкнуть клещи вокруг главных сил турецкого командующего Весселя-паши возле болгарского селения Шипка.
27—28 декабря Радецкий, лично ведший центральную колонну, решил ударить неприятелю в лоб, чтобы облегчить задачу «коллегам», с которыми почти потерял связь. И это, несмотря на то что на местность опустился густой туман, а атаковать предстояло в узком ущелье между скал. В итоге русские потеряли полторы тысячи человек. Командующему пришлось отдать приказ об отступлении. Но вдруг в эту самую минуту один из его адъютантов явился на поле боя: Вессель-паша капитулировал! Российские клещи успели сомкнуться!
Уже около двух часов пополудни к Скобелеву, находившемуся тогда под Шейново, привели османского парламентера, уполномоченного договориться о предварительных условиях сдачи. Прямо вслед за ним явился и казак, сообщивший, что турки уже вывесили белый флаг.
Взгляду генерала, ворвавшегося во вражеский лагерь на белом коне, предстали поистине верещагинские картины: груды убитых, толпы побросавших оружие… Даже командный пункт самого Весселя в Шейново удалось распознать с трудом — лишь по двум белым полотнищам на дымящемся доме. Сам начальствовавший над султанскими войсками на Балканах, чью саблю уже вручили Скобелеву, встречал его у входа.
Василий Верещагин. «Русские позиции на Шипкинском перевале»
— Сегодня гибнет Турция, такова воля Аллаха! Мы сделали все! — воскликнул побежденный.
— Вы дрались славно, браво… Такие противники делают честь. Они храбрые солдаты! — ответил джентльмен-победитель.
В толпе пленных вдруг послышалось: «Ак-паша! Ак-паша!» Турки явно считали, что разгромлены лишь усилиями «великого вождя», прозванного ими «Белым генералом» (за пристрастие в этом цвете во всем), — Михаила Скобелева.
Через несколько часов капитулировала соседняя Шипка. В тот день русские одержали блестящую «двойную» победу: прекратила свое существование одна из самых боеспособных вражеских армий. Прямая дорога на Адрианополь и Стамбул была открыта.
Но что же произошло дальше?..
Дамоклов меч над гордиевым узлом
Последнюю из длинной череды русско-турецких войн XVIII–XIX веков в отечественной традиции нередко называют также Второй Восточной (в отличие от первой, проигранной Крымской в 1853–1856 годах), или Освободительной, имея в виду, что целью и результатом ее было освобождение балканских народов (прежде всего болгар) от многовековой османской власти.
Кроме того, как и всё ту же Крымскую войну, ее спровоцировал не столько конфликт России с Турцией, сколько целый «ком» сложнейших общеевропейских проблем, известный как «восточный вопрос». Смысл его заключался в решении судьбы огромной, но отсталой и изможденной собственными внутренними противоречиями Османской империи и, соответственно, судьбы населявших ее христианских народов (южных славян, румын, греков).
Разумеется, на самом деле великие державы больше интересовали не этнические и не религиозные, а геополитические аспекты этого вопроса. Достаточно беглого взгляда на карту, чтобы понять стратегическую важность дунайского бассейна, Балкан, Константинополя (Стамбула) и проливов (Босфора и Дарданелл), открывающих выход из Черного и Мраморного морей в Средиземное.
Суздальский полк в авангарде действующей армии на форсированном марше к Адрианополю в кампании 1877–1878 годов
Каждая из европейских стран ревниво следила за соблюдением в этом районе «баланса сил», стремясь не допустить преобладания конкурентов, у каждой имелся здесь свой особый интерес. При этом занятые дипломатическими играми идеологи и государственные мужи не вполне отдавали себе отчет в том, какую роль стал играть в XIX веке национальный фактор. Им, загипнотизированным обманчивой легкостью «кройки» границ, он по старинке казался лишь одним из элементов игры…
Между тем именно Балканы национальный фактор мог сделать наиболее взрывоопасным регионом Европы. Турки постепенно стали завоевывать их еще в XIV веке, когда хлынули в Европу из Малой Азии, а окончательно утвердились здесь к концу XV. Столетия «османского ига» привели к оскудению и унижению некогда богатых и сильных государств с древней историей (Византия, Болгария, Сербия, Валахия, Молдавия).
Вдобавок христианское население этих земель лишилось почти всяких гражданских прав. Казалось, так будет всегда, но к XIX веку стало совершенно очевидно, что военно-теократическая османская деспотия лишена всяких дальнейших ресурсов развития. Административный и правовой хаос, чудовищный застой в экономике, общественные отношения, отставшие от реалий эпохи лет на триста, — все это делало Порту похожей на умирающего, чье тело гнило заживо.
Болгарский Ловеч особенно пострадал от набегов башибузуков и черкесов, в результате которых из 20 тысяч жителей города в живых осталось 4,5 тысячи человек
В результате длительной борьбы и сложных политических комбинаций к 1830-м годам получили независимость или широкую автономию Греция, Сербия, Черногория и Молдавия с Валахией, чуть позже объединившиеся в Румынию. Политические элиты этих земель принялись все активнее отыскивать в реальном или мифическом прошлом «национальную идею», чтобы сделать ее знаменем освободительной борьбы.
И поскольку исповедовали балканские народы в подавляющем большинстве православие, уповали они в основном на единственную православную державу — Российскую империю. Российские патриоты устами Алексея Суворина называли тех же болгар «бедными неграми славянского племени».
В свою очередь, западные державы, сознававшие, что восточный вопрос чреват очень большими осложнениями, предпочитали искусственно поддерживать существование Турции, пусть слабой, но легко контролируемой. Они, конечно, боялись усиления России, которая с конца XVIII века не скрывала, что считает Балканы и проливы сферой своих жизненных интересов.
Десятки тысяч сербов бежали после подавления восстаний 1875–1876 годов
Особую тревогу «русская угроза» вызывала в Лондоне и Вене. Великобритания видела в романовской империи главного соперника в Большой игре на Востоке, а Австрия с подозрением следила за каждым движением русских на своих южных границах. Петербургу, со своей стороны, конечно, не хотелось соперничать «со всем миром». К тому же самодержавие традиционно относилось с большим подозрением к любым национальным движениям, не без основания усматривая в них революционный заряд.
В результате российская политика на Балканах «шаталась из стороны в сторону». С одной стороны, в верхах (и с еще большей силой — в обществе) всегда помнили о сильной карте помощи «братьям-единоверцам» (вариант — «братьям-славянам»). Существовала и своеобразная «программа-максимум», выдвинутая еще честолюбивой Екатериной: освободить Константинополь, вновь водрузить крест над Софийским собором (мечетью Айя-София) и восстановить Византийскую империю.
Надо сказать, что в подходе к этой задаче здравый смысл переплетался с мессианской утопией. Наиболее смелые прожектеры (князь Потемкин с его знаменитым «греческим проектом», а позже — идеологи панславизма) в своих фантазиях вообще объединяли под скипетром русского монарха народы Балкан и Восточной Европы, а столицу «помещали» в тот же Царьград-Константинополь. Их более трезвые оппоненты предлагали, не отказываясь от смелых лозунгов, следовать политике возможного и не ввязываться в авантюры под влиянием геополитических химер или ложно понятой идеи солидарности.
ЛИЦА ВОЙНЫ
Турция
Осман-паша (1832—1900)
Осман-паша (Нури-Гази Осман-паша)
Кадровый офицер, последовательно участвовал в боевых действиях в Крыму, Йемене, Ливане и на Крите. В 1875 году, командуя корпусом, фактически разгромил сербскую армию, после чего был произведен в муширы (аналог маршальского звания).
За бой 18 июля 1877 года под Плевной султан даровал ему титул «гази» (победоносный). Затем Осман-паша попал в плен, после возвращения из которого четырежды побывал на посту военного министра Порты.
Абдул-Хамид II (1842—1918)
Абдул-Хамид II
Султан Османской империи с 1876 по 1909 год. Активный проводник политики пантюркизма и реформ, получивших известность под именем «танзимат» (реорганизация). Попытки преобразовать разваливавшееся государство сопровождались жестким подавлением инакомыслия, тотальной цензурой и всевластием тайной полиции.
В 1880-х, разочаровавшись в двусмысленной политике Британии и Франции, Абдул-Хамид переориентировался на Германию, которая и превратила Турцию в сферу своего безраздельного влияния. Тем временем деспотические внутренние реформы закончились провалом, и в результате Младотурецкой революции султан был низложен.
Турция
Осман-паша (1832—1900)
Осман-паша (Нури-Гази Осман-паша)
Кадровый офицер, последовательно участвовал в боевых действиях в Крыму, Йемене, Ливане и на Крите. В 1875 году, командуя корпусом, фактически разгромил сербскую армию, после чего был произведен в муширы (аналог маршальского звания).
За бой 18 июля 1877 года под Плевной султан даровал ему титул «гази» (победоносный). Затем Осман-паша попал в плен, после возвращения из которого четырежды побывал на посту военного министра Порты.
Абдул-Хамид II (1842—1918)
Абдул-Хамид II
Султан Османской империи с 1876 по 1909 год. Активный проводник политики пантюркизма и реформ, получивших известность под именем «танзимат» (реорганизация). Попытки преобразовать разваливавшееся государство сопровождались жестким подавлением инакомыслия, тотальной цензурой и всевластием тайной полиции.
В 1880-х, разочаровавшись в двусмысленной политике Британии и Франции, Абдул-Хамид переориентировался на Германию, которая и превратила Турцию в сферу своего безраздельного влияния. Тем временем деспотические внутренние реформы закончились провалом, и в результате Младотурецкой революции султан был низложен.
«У Рубикона»: партия начинается
Так или иначе, для «восточного вопроса», как, пожалуй, ни для какого другого в европейских международных отношениях XIX века, особо важна была доктрина «концерта держав», то есть попросту их взаимного согласия. Поражение в Крымской войне многому научило Петербург — ведь тогда против России на стороне Турции неожиданно выступили Англия и Франция, а Австрия заняла откровенно враждебную позицию, предав тем самым своего вчерашнего союзника, спасшего Габсбургов во время венгерской революции 1848–1849 годов.
Поэтому, когда в 1875-м в Боснии и Герцеговине вспыхнуло антитурецкое восстание, отечественный МИД тоже настаивал на «умиротворении» сторон дипломатическим путем. Правда, в верхах было немало и сторонников более решительных действий (к таковым относился русский посол в Стамбуле граф Игнатьев, известный своими панславистскими симпатиями).
Между тем, пока дипломаты составляли ноты и меморандумы, в апреле 1876 года взбунтовалась Болгария. Османы реагировали крайне жестоко: нерегулярные части — башибузуки — вырезали целые селения: по всей Болгарии погибли около 30 тысяч человек. Известия о кровавой бойне повергли в шок всю Европу (что, впрочем, не помешало правительствам продолжать политику невмешательства).
«У каждого порядочного человека сердце обливается кровью при мысли о событиях на востоке, о презренной политике европейской, об ожидающей нас близкой будущности», — писал в дневнике российский военный министр Дмитрий Милютин. Он лучше других знал, что страна не готова к большой войне: реформирование и перевооружение армии как раз в разгаре, финансовое положение ее неблестяще. Оттого и сдерживал себя, как мог.
Нерегулярные турецкие воинские части — башибузуки
Летом 1876 года войну Турции объявили Сербия и Черногория. По всей России развернулась агитация в поддержку единоверцев. Славянские комитеты активно собирали средства, добровольцы толпами отправлялись к театру военных действий. Сербскую армию даже возглавил прославившийся кампаниями в Средней Азии генерал М.Г. Черняев, который инкогнито выехал на Балканы.
В числе сторонников решительной политики оказались императрица и наследник престола. «И вот к концу лета все в России было отставлено на второй план, и только один славянский вопрос завладел всеми… — вспоминал позже издатель газеты „Гражданин“ князь Мещерский. — Как вчера, помню этих старушек и старичков, на вид убогих, приносивших свои лепты для славянских братий в каком-то почти религиозном настроении».
Благородные чувства до поры до времени заставляли на многое закрывать глаза. Тот же Мещерский, «одержимый», по собственному признанию, «бесом братушколюбия», сам побывал тогда в Сербии и там обнаружил, что большинство добровольцев — настоящие авантюристы, многотысячные пожертвования уходят непонятно куда, а члены белградского руководства — лишь «более или менее искусные актеры, разыгрывавшие сообща комедию восстания и… эксплуатирования добродушной в своем энтузиазме России». Но все это не помешало ему, вернувшись, вновь активно включиться в славянское движение!
Между тем давление общественного мнения и невозможность добиться хоть какой-то солидарности от европейских держав угнетали русского императора. Как показала известный историк Л.Г. Захарова, Александр II был глубоко убежден в том, что войны надо избежать, но не мог все же оставаться равнодушным к тому, что задевало его чувства.
«Постоянно слышу я упреки, зачем мы остаемся в пассивном положении, зачем не подаем деятельной помощи славянам турецким? — делился он с Милютиным. — Спрашиваю тебя, благоразумно ли было бы нам, открыто вмешавшись в дело, подвергнуть Россию всем последствиям европейской войны? Я не менее других сочувствую несчастным христианам Турции, но я ставлю выше всего интересы самой России». Но спустя лишь несколько минут в том же разговоре государь произнес «Конечно, если нас заставят воевать…»
ЛИЦА ВОЙНЫ
Россия
Николай Николаевич Обручев (1830-1904)
Обручев Николай Николаевич
Он был одним из самых талантливых российских военных стратегов второй половины XIX века. Человек импульсивный, горячего нрава, в молодости он отдал дань увлечению революционными идеями, что впоследствии не раз ставилось ему в вину недругами. Последовательный сторонник реформирования армии и союза с Францией. В 1876–1881 годах член Военно-ученого комитета Главного штаба, один из ближайших сотрудников Д.А. Милютина в подготовке и проведении военных реформ 60—70-х годов XIX века. В 1876-м разработал стратегический план войны с Турцией, осуществленный во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.
Александр II (1818—1881)
Александр II
Российский император в 1855–1881 годах. Был прозван «Освободителем» за отмену крепостного права и другие реформы 1860—1870-х. Во многом благодаря его позиции Россия смогла успешно вступить в новую эпоху, превратившись в одну из наиболее динамично развивающихся стран мира. Однако из-за драматического стечения личных и политических обстоятельств (в том числе — относительной неудачи в Балканской войне) эта политика забуксовала, и страна оказалась в состоянии глубокого внутреннего кризиса, трагически завершившегося убийством царя террористами 1 марта 1881 года.
Дмитрий Алексеевич Милютин (1816—1912)
Милютин Дмитрий Алексеевич
Российский военный министр в 1861–1881 годах, крупнейший государственный деятель царствования Александра II. Не будучи харизматическим полководцем, он являлся блестящим организатором, необычайно последовательным в реализации своих замыслов. Именно Милютин провел при поддержке императора, но при жестком противодействии оппонентов, целую серию военных реформ, сильно изменивших принципы комплектования и организации русской армии.
Россия
Николай Николаевич Обручев (1830-1904)
Обручев Николай Николаевич
Он был одним из самых талантливых российских военных стратегов второй половины XIX века. Человек импульсивный, горячего нрава, в молодости он отдал дань увлечению революционными идеями, что впоследствии не раз ставилось ему в вину недругами. Последовательный сторонник реформирования армии и союза с Францией. В 1876–1881 годах член Военно-ученого комитета Главного штаба, один из ближайших сотрудников Д.А. Милютина в подготовке и проведении военных реформ 60—70-х годов XIX века. В 1876-м разработал стратегический план войны с Турцией, осуществленный во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.
Александр II (1818—1881)
Александр II
Российский император в 1855–1881 годах. Был прозван «Освободителем» за отмену крепостного права и другие реформы 1860—1870-х. Во многом благодаря его позиции Россия смогла успешно вступить в новую эпоху, превратившись в одну из наиболее динамично развивающихся стран мира. Однако из-за драматического стечения личных и политических обстоятельств (в том числе — относительной неудачи в Балканской войне) эта политика забуксовала, и страна оказалась в состоянии глубокого внутреннего кризиса, трагически завершившегося убийством царя террористами 1 марта 1881 года.
Дмитрий Алексеевич Милютин (1816—1912)
Милютин Дмитрий Алексеевич
Российский военный министр в 1861–1881 годах, крупнейший государственный деятель царствования Александра II. Не будучи харизматическим полководцем, он являлся блестящим организатором, необычайно последовательным в реализации своих замыслов. Именно Милютин провел при поддержке императора, но при жестком противодействии оппонентов, целую серию военных реформ, сильно изменивших принципы комплектования и организации русской армии.
«Исчерпав до конца миролюбие…»
Выдержать отстраненную позицию не получилось. В конце июня 1876 года император к удивлению многих официально разрешил русским офицерам добровольцами отправляться на Балканы. В сентябре в крымской Ливадии он обсуждал необходимые приготовления к возможной войне, а 29 октября произнес в Москве знаменитую речь, почти отрезавшую стране путь назад.
«Желаю весьма, — сказал его величество, в частности, — чтобы мы (то есть великие державы. — Прим. ред.) могли прийти к общему согласию. Если же оно не состоится, то я имею твердое намерение действовать самостоятельно». Через три дня была объявлена частичная мобилизация.
Но даже после этого решительного шага возможность мирного решения еще сохранялась. Правительство Великобритании, наиболее воинственно настроенной против России, понимало, что сколотить антирусскую коалицию по примеру 25-летней давности непросто, да и английское общество, в целом не питавшее симпатий к русским, было все же сильно возмущено зверствами турок.
Боевые действия турецкой армии, грозившие сербам полным разгромом, тем временем удалось остановить. Более того, послы пяти европейских держав собрались в Константинополе и смогли выработать некую общую позицию, требуя от османского правительства лишь изменить политику в отношении христианских подданных. Демарш этот, правда, потерпел неудачу, но мирные инициативы продолжались.
19 марта 1877 года в Лондоне был подписан протокол, опять содержавший «рекомендации» Стамбулу облегчить участь православных. Русский царь был уверен, что на эти незначительные уступки турецкое правительство пойдет, и уже готовился распустить мобилизованные части.
Он ошибся. В Турции возобладала «партия войны», и, надеясь на поддержку той же Англии, которая «другой рукой» ратифицировала протокол, султан безоговорочно его отверг. Отступать дальше после всех заявлений и авансов было невозможно. 12 апреля появился высочайший манифест:
Александр II
«Исчерпав до конца миролюбие наше, Мы вынуждены высокомерным упорством Порты приступить к действиям более решительным. Того требуют и чувство справедливости, и чувство собственного достоинства. Турция отказом своим поставляет Нас в необходимость обратиться к силе оружия. Глубоко проникнутые убеждением в правоте Нашего дела, Мы, в смиренном уповании на помощь и милосердие Всевышнего, объявляем всем Нашим верноподданным, что наступило время, предусмотренное в тех словах Наших, на которые единодушно отозвалась вся Россия… Ныне, призывая благословение Божие на доблестные войска Наши, Мы повелеваем им вступить в пределы Турции»
АЛЕКСАНДР II
из манифеста 12 апреля 1877
Россия вступила в войну, заключив предварительно конвенцию с Румынией (в мае этот формальный вассал Стамбула провозгласил полную независимость), но поначалу ни румынские, ни сербские войска не участвовали в активных боевых действиях, ограничиваясь обороной собственной территории.
Реальную помощь оказала в тот момент только отважная крошечная Черногория, на время оттянувшая на себя 50-тысячную армию визиря Сулеймана-паши. Конечно, положение черногорцев быстро стало отчаянным, но русские уже успели подготовить форсирование Дуная, и срочная переброска турок на это направление спасла их от полного разгрома (Австро-Венгрия обещала сохранять нейтралитет, выторговав себе за это из будущих «трофеев» Боснию и Герцеговину).
Тем временем автор первоначального генерального плана кампании генерал Обручев предложил новаторский по тем временам образ действий. В отличие от предыдущих войн с Турцией, когда русская армия увязала в осаде сильных придунайских крепостей и медленном вытеснении врага с территории севернее Балканского хребта, теперь предполагалось достичь успеха стремительным прорывом через этот хребет на юг и быстрым занятием Константинополя.
Этот проект молниеносного наступления, предвосхитивший битвы ХХ века и навеянный явно опытом недавней Франко-прусской войны, подразумевал, что быстрота необходима России не только в военном, но и в политическом отношении.
Барабанщик 10-го Малороссийского гренадерского полка, казак Терского казачьего войска, офицер-артиллерист и онбаши («десятник») турецкой пехоты времен Балканской войны 1877–1878 годов
В том, что Турция в принципе проиграет войну, в Европе мало кто сомневался. Важно было, как отмечает историк Олег Айрапетов, продемонстрировать, что мы можем одолеть Турцию без особого напряжения и, значит, встретить дальнейшее давление держав не истощенными, а полными сил. И все как будто позволяло надеяться на успех этого замысла. В мае русские части на Балканах насчитывали около 250 тысяч человек, у турок было не более 200, причем разбросанных в крайнем беспорядке.
Продолжение во второй части...
Сообщество: ИСТОРИЯ И РЕАЛЬНОСТЬ
Канал: История войн
54 
0 
3 
0  |  |  |
Для добавления комментариев необходимо авторизоваться
Танки. Стальной легион
Десятки видов техники, тяжелые бои и секретные...
