Романцев — откровенно о провале сборной России на ЧЕ-1996

«Мы не могли не проиграть».

Обозреватель «СЭ» Александр Львов решил еще раз вернуться к причинам провала нашей сборной на Евро-96, найдя в архивах жесткое, но предельно откровенное эксклюзивное интервью ее тогдашнего главного тренера Олега Романцева.

История эта хоть и давняя, но нет-нет, да всплывает в памяти досадной занозой. Хотя сегодня, когда футбол окончательно превратился в инструмент коммерции и сколачивания капитала, все случившееся с нашей сборной на Евро-96 уже не воспринимается, как нечто невероятное. Ну, подумаешь, потребовали игроки заплатить им столько, сколько они хотели — нынче и не такие денежные разборки случаются.

А тогда, почти четверть века назад, это произвело эффект разорвавшейся бомбы. И даже не потому, что в российских клубах еще не платили, как пел Владимир Высоцкий, «огромные тыщи», не были в ходу миллионные трансферы, и не слетались к нам со всего света легионеры. Просто после того скандала и нам вдруг стало ясно то, что уже было известно всему миру — в футбол играют и побеждают не деньги, а люди. Причем, только те, кто любит его больше, чем презренный металл! Что, кстати, и подтвердила сборная Чехии, вернувшаяся с этого турнира домой в ранге вице-чемпиона. Для нас же особенно остро тот удар воспринимался еще и потому, что Олег Романцев с уверенностью говорил, что везет в Англию не только крепко сыгранную сборную, а еще и по-настоящему сплоченный, объединенный общей целью коллектив.

Причины провала потом еще долго обсуждались в прессе, обрастая все новыми подробностями, подлинность которых вызывали то сомнения, то удивление. Словом, у каждого была и остается своя правда. В этом я еще раз убедился после того, как мой коллега Виталий Айрапетов, проделав поистине огромную работу, вернулся к этой теме еще раз. И мне подумалось, а почему бы теперь не предоставить слово самому Романцеву, у которого мы с Сергеем Микуликом взяли первое интервью после возвращении сборной с Евро-96.

Началось все со звонка тогдашнего пресс-атташе «Спартака» Леонида Трахтенберга, предложившего поговорить с Романцевым. Честно говоря, это удивило, поскольку тот подобными делами занимался исключительно сам. Но грех было отказываться от возможности получить эксклюзив от не слишком разговорчивого тренера. А потому, не раздумывая, дал согласие.

В ту пору в друзьях Романцева я не числился. Знакомы мы, кончено, были и, уже возглавляя «Красную Пресню», он даже помогал мне в работе над второй книгой Рината Дасаева. О сложности характера Олега Ивановича я, разумеется, знал, как и о предельной сдержанности в общении с прессой, для которой он всегда старался быть предельно закрытым, считая, что не тренерское это дело — откровенничать с журналистами. Но здесь был тот редкий случай, когда Романцев хотел высказаться. А значит, повод для этого был исключительный, что сразу же стало ясно, когда разговор он начал сам с вопроса, от которого мы буквально открыли рты: «А вы действительно напишите все, что я вам расскажу?» И, получив наши заверенья, Романцев закурил, а мы включили диктофоны.

Итак, июль 1996 года, кабинет президента и главного тренера в офисе ФК «Спартак» во 2-м Коптельском переулке.

Торг на высоте в несколько тысяч метров

— Наша встреча означает, что вы созрели для того, чтобы откровенно рассказать о том, что происходило со сборной в Англии?
— Именно так. Сейчас, поостыв и еще раз перебрав в памяти все связанное с английскими событиями и им предшествующими, понял: не рассказать о том, почему и игра, и результат команды на этом чемпионате оказались именно такими, не имею права. Это необходимо для ее будущего. Не знаю, со мной ли оно будет связано или с кем другим.

Разговор этот состоялся за три дня до заседания исполкома РФС, на котором формально должно было решиться — продолжит ли Романцев работу в сборной. На самом деле, каким бы не оказался вердикт, сам он уже твердо сказал себе — все, ухожу! И хотя тогда этого не сказал, к концу разговора мы поняли, почему иного варианта быть не могло. Думаю, поймете и вы.

— А не боитесь, что все это будет воспринято, как покаянное оправдание Романцева?
— Нисколько. И так хорошо известно, что выигрывает команда, а проигрывает тренер. И жестче той оценки, которую я дал сам себе, пройдя от первого товарищеского матча с немцами в сентябре 1994-го до последнего в Ливерпуле, в июне 1996-го на Евро, я вряд ли услышу. Одним словом, врагу не пожелал бы оказаться в моей шкуре.

— Что-то вы уж больно категоричны. Ведь вплоть до отъезда в Англию вы не успевали повторять, что в команде подобрался отличный коллектив и обстановка для решения чемпионских задач самая что ни на есть распрекрасная. Ведь было же такое?
— Именно было. А потом все разом рухнуло.

— Что вот так в одночасье?
— Ну не совсем. Первый раз я усомнился в тех, кому поверил, приняв сборную, когда на собрании перед стартом отборочного турнира мы представляли игрокам проект премиальных выплат. Прежде они получали по три тысячи долларов за победу в каждом матче. Мне же удалось убедить руководство РФС в том, что за отдельные, ключевые встречи следует повысить сумму до пяти тысяч. Считал, что это необходимо. Убежден был, что игроки поймут — выигрыш у Фарерских островов в Москве не может быть адекватен победе над шотландцами в Глазго. Но вдруг встает Колыванов и заявляет: «Мы считаем, что выигрыш у любого соперника должен оцениваться по максимуму».

— И это при том, что раньше игроки были довольны и суммой в три тысячи?
— То-то и оно. Тут-то и мелькнула мысль: с кем предстоит работать?

— А до этого она вам в голову не приходила? Ведь вы же, как никто другой, были в курсе ситуации, в какой оказался Павел Садырин?
— Конечно, давая согласие на приход в сборную, я не мог этого не учитывать. Но после первой же встречи в Новогорске ребята сами подошли и сказали: «Олег Иванович, не беспокойтесь — все в прошлом. Разобьемся, но отборочные пройдем. Можете в нас верить».

— Когда же противостояние стало более осязаемым?
— Могу назвать точное время и место. Салон самолета по возвращении из Катара, с одного из последних товарищеских матчей перед чемпионатом Европы в Англии. Именно там футболистам раздали протокол по выплате вознаграждения за участие в финальном турнире. Их просили подумать и высказать позднее свое мнение. Но инициаторы ждать не стали и принялись мне его высказывать уже на высоте в несколько тысяч метров.

— Эти расценки до того момента были окутаны глубочайшей тайной...
— И, думаю, правильно — зачем создавать вокруг команды финансовый ажиотаж? Но теперь, считаю, пришло время обнародовать некоторые цифры. Итак, за выход из группы каждый футболист получил бы по 25 тысяч долларов «нетто», то бишь — «чистыми».

— Надеемся, хоть этот пункт протокола не вызвал недовольства футболистов?
— О, да — здесь они были все «за». Далее, если команда не выходила в четвертьфинал по разнице мячей, вознаграждение составляло по 20 тысяч долларов на каждого. И здесь все были довольны. Но вот следующие два пункта были подвергнуты ими обструкции. В случае, если команда не выходила из группы по набранным очкам, премиальные снижались до 15 тысяч. Если же очков завоевано не было, то за все время пребывания в Англии каждый футболист получал по пять тысяч.

— Не самые, надо сказать, скромные расценки — даже в случае полного провала...
— Я тоже так думал. Но игроки посчитали иначе — они предлагали исключить из протокола последний пункт и ограничить нижний предел вознаграждения 15 тысячами. «Мы же не проигрывать едем. Мы, что, очка, что ли, не наберем? Пусть уж будет «пятнашка» за участие — не подведем, вот увидите», — недоумевал, в частности, Харин. Я отвечал, что коль настрой у вас такой замечательный, то вам сам Бог волноваться за провальный результат не велел. Езжайте, набирайте очки, зарабатывайте деньги. Но нет — уперлись. Сделайте пятнадцать за участие и все тут!

— И вы могли сделать?
— Мог, наверное. Пойти к Вячеславу Колоскову, повыше и завести такой разговор. Но есть же какие-то пределы алчности, жадности, не знаю уж, как это и назвать. И я в довольно жесткой форме сказал, что деньги мы поедем за-ра-ба-ты-вать. Потом узнал, что с той поры и встал, оказывается, не на сторону своих игроков, предпочтя альянс с функционерами.

Ну как тут не вспомнить ситуацию в сборной с Садыриным, когда разброд и шатание в ее рядах так же начались сразу же после того, как была решена задача выхода в финал мирового чемпионата-1994. Да и заводилы, заметьте, были те же. Может, именно тогда и надо было начинать Романцеву бить тревогу?

Ультиматум перед игрой с Италией

— И вас разговор в самолете не насторожил?
— Признаться, не очень. Я как-то списал его на усталость от трудного перелета и непростой игры в Катаре. К тому же футболисты очень быстро пошли на попятную, и вскоре Онопко, как капитан команды, подписал протокол от имени игроков. А потом уже он оброс моими и колосковскими автографами, приобретя силу документа. И еще: я же и сам рассчитывал, что мы не проигрывать едем, и потому не придал спору о пятнадцати тысячах какого-то принципиального значения.

— Окончательная заявка в УЕФА ушла уже после возвращения из Катара?
— Да, и это, видимо, послужило еще одной причиной покладистости футболистов перед отъездом. А вот как только двадцать два игрока определились, я напрочь перестал узнавать некоторых из них.

— Даже тех, с кем столько лет проработали прежде в «Спартаке»?
— Для меня это, наверное, один из самых, если не самый больной вопрос. Нет, спартаковцы, бывшие и нынешние, за исключением Шалимова, не сказали против меня не слова — во всяком случае, в моем присутствием. Но и опорой мне не стали. Когда я после уже всего случившегося спрашивал у тех, кого знаю больше других, почему они не пришли ко мне и не сказали, что в команде только и говорят с момента приезда в Англию что о деньгах, а не об игре, мне был ответ: «Если бы мы сами пришли за день до игры с итальянцами и произнесли слово «деньги», вы бы вытолкали нас из своего номера взашей». И, в общем-то, они здесь были правы — я бы так и поступил. С любым!

Замечу, что как ни спартаковцам было не знать о нетерпимости Романцева к обсуждению разного рода финансовых вопросов. В клубе этим занимались вице-президент Григорий Есауленко и генеральный директор Лариса Нечаева, которую после случившейся с ней трагедии сменил Юрий Заварзин. Конечно же, с Олегом Ивановичем размеры заработных плат и выплаты премиальных они согласовывали, но сам он занимался только тренерской работой, хотя какое-то время еще и занимал доставшуюся от Николая Петровича Старостина должность президента.

— Тогда с кем же говорилось о деньгах, если не с вами?
— Ну, для начала на первом собрании на английской земле Харин с молчаливого согласия остальных встал и сказал, что надо все-таки поднять сумму за участие хотя бы вдвое. Меня заинтересовали аргументы. И когда вратарь сборной объяснил, что у большинства игроков за плечами тяжелейшие чемпионаты и они, вместо того, чтобы отдыхать с семьями, лечиться, восстанавливаться, приехали в сборную, где уже столько оттренировались, а впереди еще и игры их такие тяжелые ждут, тут, признаюсь, я просто не нашелся, что ответить. Просто обвел взглядом команду, смотревшую в пол и начал понимать. В этот момент я и понял: в Англии нас ничего хорошего не ждет.