«Кормите их пирожными!»:

как учёные сидели в лагерях
при Сталине


Эпоха Сталина — удивительная
эпоха. С одной стороны, это
эпоха великих побед и
достижений, с другой стороны
— эпоха страданий, гнета,
тирании… Странное сочетание,
не находите? Но именно так
нам рассказывают различные
«эксперты» по ТВ.
Недавно беседовал с парнем
двадцати с лишним лет. Он
антисоветчик, считает Сталина
тираном. Вот что он поведал
мне об академике Королеве:
«Уважаю Королева! В тюрьме
над ним издевались, зубы
выбивали, голодом морили!
Ужасно было, условий никаких,
а он все равно сконструировал
первую ракету на стене барака.
А потом собрал её буквально
из г*вна и палок!»
Тогда я спросил у собеседника:
«Сегодня ученых не бросают в
лагеря, им не выбивают зубы и
не морят голодом. Почему же
нет никаких прорывов в науке,
почему же нет никаких
достижений? Как объяснить то,
что величайшие достижения
страны приходится на время
правления тирана, который
всем мешал работать?»
Мой собеседник не смог
ответить на этот вопрос.
Отвечу я за него: именно
потому ученые и блистали при
Сталине, что им были созданы
отличные условия для работы.
Даже там, в «страшных
сталинских лагерях».
Читаем Феликса Чуева. В своей
книге «Солдаты империи.
Беседы. Воспоминания.
Документы» он приводит
рассказы конструкторов, ни
один год проведших в
заключении.
Итак, вот что мы узнаем:
«Все основные вопросы
решались у Берии, –
вспоминает Константин
Адамович Рудский [кандидат
технических наук]. – Мы имели
по работе все, что хотели. Нас
не били, не истязали. Мы были
нужны как специалисты, и к
нам сравнительно неплохо
относились. Кормили хорошо.
И у нас было всё в смысле
технического снабжения, что
было очень важно, ведь мы
под руководством В. П. Глушко
впервые начали строить
жидкостные реактивные
двигатели.
Берия частенько вызывал
Стечкина [конструктора
двигателей] для консультаций
по научным и техническим
делам. Перед каждой такой
поездкой товарищи просили
добиться каких-нибудь
поблажек или устранить что-то,
мешающее жизни и работе, и
прежде, чем начать деловой
разговор, Стечкин всегда
выкладывал претензии
товарищей. Берия удивлялся:
не может быть, он впервые об
этом слышит! Но каждый раз
всё исполнял. Так Стечкин
добился прогулок для
значительной части
заключенных, лишенных этой
привилегии.
Одна из просьб для внешнего
мира могла показаться
несерьезной. В жаркий летний
день тушинские общежитейцы
сняли рубашки, майки и стали
загорать на солнышке. А по
тюремным правилам этого
делать не полагается. Да и
нежелательно, чтоб кое у кого
были видны следы побоев,
нанесенных во время
следствия.
Прибежал начальник,
разорался. Об этом и рассказал
Стечкин на очередном приеме
у Берии.
– Что за дурак такой! –
возмутился Лаврентий
Павлович. Начальник тюрьмы
был немедленно снят.
– Как живешь? – обычно
спрашивал Берия в начале
разговора, как бы желая
подчеркнуть свои
заботливость и внимание.
Борис Сергеевич вспоминал: –
Скажешь «хорошо» – плохо,
скажешь «плохо» – тоже
плохо.
Однажды Стечкин поставил
вопрос о питании.
– Что, вас плохо кормят? –
изумился Берия.
– Может, и не плохо, – ответил
Стечкин, – но очень уж
однообразно: котлеты и пюре,
пюре и котлеты. У нас даже
волейбольная команда
называется «Пюре».
Тут же было отдано
распоряжение возить еду из
ресторана «Советский». Два
дня возили, потом прекратили.
Но голодать – никто не
голодал. Даже в войну, хоть не
изысканно и, может, не очень
вкусно кормили, но по 800
граммов хлеба в сутки давали,
а также масло, сахар, – жить
можно. Те, кто работал на
заводе, скажем в группе
Королева, получали еще
дополнительный паек,
которым делились с
товарищами. Но о еде
думалось мало. С точки зрения
быта и питания они были,
конечно, в
привилегированном
положении.
В Тушино и спортом
занимались. Создали три
волейбольные команды:
«Скоросшиватель» (в честь
игрока, который быстро и
много ел), известную нам
«Пюре» и еще одну – с
малоприличным названием…
Обитатели коттеджа сами
устроили в своем дворике
спортивную площадку, играли
в волейбол, соревновались в
беге, причем особый интерес
вызывали состязания между
высоченным бородачом
профессором-металлургом
Иваном Ивановичем
Сидориным и маленьким,
юрким Иваном Сергеевичем
Зарудным. Пат и Патошонок!
Зрители умирали со смеху,
когда главный судья
соревнований Борис Сергеевич
Стечкин вручал обоим грамоты.
Одну из таких самодельных,
любовно нарисованных на
ватмане спортивных наград я
видел у А. Д. Чаромского
[конструктор двигателей,
профессор]: «ДИПЛОМ выдан
товарищу Алексею
Дмитриевичу Чаромскому –
победителю в соревнованиях
по дек-теннису. Главный судья
Б. Стечкин. Секретарь
Владимиров. 18 июня 1939
года».
Смысл игры в дек-теннис, или
палубный теннис, заключался в
том, что на небольшой,
разделенной пополам
площадке один игрок руками
перебрасывал на другую
половину резиновое кольцо,
стараясь, чтоб оно упало на
землю – очко!
Летом один товарищ уснул во
дворе завода, и о нем забыли.
А вечером, когда тюрьму
закрыли, он проснулся и стал
стучать в ворота, чтобы его
впустили. Был переполох, но
приняли назад, в тюрьму…
Стечкин был не только главным
судьей соревнований – его
товарищи и поныне помнят,
как он в Тушине на турнике
«солнышко» крутил. Все это
было отдушиной, чтобы не
поддаться моральному гнету.
Хоть и говорят, что нельзя со
всеми быть хорошим, почему-
то, может, за редким
исключением, Стечкина
любили все.
…Кто-то вспомнил, что он был
заядлым бильярдистом. Но где
достать бильярд? На
тушинском заводе был
хороший директор – Сергей
Николаевич Жилин. Пошли к
нему, уговорили. И он привез
бильярд, да настоящий!
Стечкин, вспомнив молодость,
играл с большим увлечением,
радовался победам, кричал
проигравшему: «Лезь! Лезь!»
Играли на «подстол», и Борис
Сергеевич не раз заставлял
пролезать на четвереньках то
Королева, то Чаромского, но
порой и ему приходилось
совершать эту процедуру.
…Когда из лагерей стало
собираться все больше
специалистов, разрешили
чтение лекций. В Казани их
было человек шестьдесят,
многие работали вместе в
Тушино, да и раньше знали
друг друга. Жили дружно. В
одном доме работали, ели и
отдыхали.
Кровати Стечкина, Королева и
Глушко стояли рядом, а всего в
комнате было человек
двадцать. Нужна была какая-то
разрядка, и друзья начинали
бороться меж собой. Больше
всех доставалось Королеву.
Крепкий, коренастый, он
начинал бороться сразу с
двумя, и худющие Стечкин и
Глушко обязательно
заталкивали его под кровать…
Сами создали у себя ресторан
под названием «Лиссабон».
Там устраивали чае- и
кофепитие – единственное
удовольствие, которое
позволялось… Каждый вечер
приходили человек десять-
двенадцать завсегдатаев –
Королев, Глушко, Чаромский,
Севрук… Стечкин был одним из
наиболее аккуратных
посетителей «Лиссабона».
Приходили не только те, кто
работал в этом же здании
этажном выше, в КБ, но и с
завода – отдохнуть,
поговорить. Борис Сергеевич,
как самый бывалый,
рассказывал много
интересного, шутил, и все,
разумеется, это настроение
поддерживали. Вспоминали
эпизоды прошлой жизни,
может, и не очень веселые с
точки зрения сегодняшнего
дня, но рассказывали со
смехом…»
Я специально привел все эти,
казалось бы, второстепенные
подробности их быта, чтобы
вы почувствовали контраст с
тем, что нам рассказывают
проплаченные
псевдоэксперты.
Заключенные ученые, при всей
незавидности своего
положения, находились в
привилегированных условиях.
Питались хорошо; в свободное
время играли в волейбол,
бильярд, теннис; боролись,
соревновались в беге,
занимались на турнике. Они
даже могли обращаться с
мелкими жалобами и
просьбами лично к Берии, и
Берия их удовлетворял.
А теперь на счет работы.
Конечно, всё основное время в
заключении занимала именно
работа, а не развлечения. В
книге написано на этот счет
много, я приведу лишь часть:
«По проекту Стечкина с
участием профессора
Жирицкого, инженеров
Концевича, Назарова и других
были спроектированы и
построены турбокомпрессор и
приводной центробежный
нагнетатель с закрытым
рабочим колесом для
авиационного дизеля М-20. КПД
этих агрегатов для того
времени было наивысшим.
Вместе со срочными,
плановыми работами Стечкин
продолжает заниматься
реактивным движением. В
Казани [в лагере] он
рассмотрел одну чисто
практическую сторону этого
дела: использование выхлопа
поршневых двигателей для
создания некоторой
дополнительной тяги… Стечкин
разработал и рассчитал
расширяющиеся патрубки,
которые загибались назад,
создавая небольшую, но
заметную дополнительную
тягу. Сейчас этим никого не
удивишь, а тогда было внове.
Через год пришли сведения,
что подобные вещи делаются
в США, в национальной
комиссии по аэронавтике –
НАКА, которая позже
превратилась в НАСА. И хотя
для НАКА работало много
фирм, и она была более
обеспеченной, чем ЦАГИ или
ЦИАМ, Стечкин опередил
американцев.
В Казани началась работа по
созданию пульсирующего
воздушно-реактивного
двигателя. Борис Сергеевич
решил осуществить одну из
своих задумок 20-х годов. Он
стал проектировать
реактивный ускоритель для
поршневого самолета, чтобы
на несколько десятков
километров увеличить
скорость полета…»
Пожалуй, хватит. Думаю,
очевидно, что на стене барака
всего этого не рассчитаешь, и
что для такой работы нужны
условия. Вот что говорил на
этот счет Вячеслав Молотов:
«Туполевых [имеются ввиду
все сидевшие советские
конструкторы] посадили за
решетку, чекистам приказали:
обеспечивайте их самыми
лучшими условиями, кормите
пирожными, всем, чем только
можно, больше, чем кого бы то
ни было, но не выпускайте!
Пускай работают,
конструируют нужные стране
военные вещи. Это нужнейшие
люди!»
Все логично. Товарищ Сталин
создавал хорошие условия для
работы конструкторов (и на
воле, и даже в лагерях), и не
его проблема, что после его
смерти некоторые стали
сочинять небылицы о г*вне с
палками.
Нет, друзья, я не говорю, что в
лагерях было как у бога за
пазухой. Неволя есть неволя, и
этим все сказано; каждый из
заключенных променял бы все
лагерные развлечения на то,
чтобы оказаться дома. Я
говорю, что все эти глупые
рассказы об истерзанных
ученых, рисующих проекты
ракет на стенах бараков – уж
совсем расчет на простачков.
________
Источники: Чуев Ф. «Солдаты
империи. Беседы.
Воспоминания. Документы.»
Чуев Ф. «Сто сорок бесед с
Молотовым.»
подготовил
Дмитрий Голубов
https://vk.com/russkiy_analizknig