Кока

Кока - это творческий псевдоним новосибирского звукооператора Николая Павловича Каткова. Работая в Доме культуры авиазавода им. Чкалова, Кока с 83-го по 87-й год втихаря экспериментировал с многоканальной аппаратурой, накладывая свой вокал на инструментальные фонограммы западных исполнителей - с обязательным применением звуковых петель, магнитофонных колец и искусственных шумов.
Получившиеся в результате подобного коллажа студийные опусы резко отличались от основной части магнитофонной продукции, производимой отечественными рокерами. До этого с «чужими» фонограммами музыканты работали исключительно на уровне колец («Братья по разуму», «Театр», Леша Вишня), а эстетика «искаженных кавер-версий» эпизодически мелькала на альбомах «Бэд бойз», «Центра», «Цемента», «Веселых картинок». Но все эти достижения не шли ни в какое сравнение с опусами Коки - по крайней мере, в области уровня его работы со звуком.
«Я никогда не считал себя музыкантом, - вспоминает Кока. - Но меня всегда интересовала «конкретная музыка», поиск новых звуков и новых шумов. Долгое время мною двигало желание записываться наложением, не привлекая в студию дополнительных музыкантов».
Первой жертвой неуемной фантазии Коки оказалась попавшаяся ему под руку фонограмма группы Kraftwerk. На одну из флег
матичных мелодий немецких электронщиков жизнерадостный Кока наложил уморительно смешной текст про дебила, исполняемый им в духе традиционных китайских песнопений. Связь трех культур: восточной, европейской и советской была налицо, причем самой авангардной из них в конечном счете оказалась русская: «Голова -как часы, в ней стучит механизм/
Ну, а мозг-то там был?/Я не помню, забыл/Я - дебил, я - дебил, я - дебил, я - дебил».
Свою подрывную поп-деятельность Кока продолжил тем, что, найдя в пыльном подвале Дома культуры узкую металлическую
трубку, установил на одном из ее концов микрофон, а во второй конец принялся наговаривать куплеты про летающий в небе шизоид.
Получая в наушниках отраженный сигнал, Кока под шизоидную пинк-флойдовскую мелодию «Brain Damage», неторопливые аккорды акустической гитары и бракованного синтезатора фиксировал на магнитофон прозрачную психоделику.
Сложно удержаться, чтобы не процитировать фрагмент из этого медитативного суперхита, посвященного парящему в стратосфере объекту. «В небе летает шизоид/Вы видели, КАК он летает?/Ах, Вы не видели?/А, Вы Стиви Уандер?/Тогда, может быть, Вы слышали, КАК в небе летает шизоид?/Вы слышали, КАК он летает?/С каким прекрасным саундэффектом он летает?/Не слышали?А, так Вы - Бетховен?/Так Вы композитор, да?/Так это Вы сочинили песню «В небе летает шизоид»?»
Почти захлебывающийся дарксайдовский хохот в начале и издевательское инфернальное ржание в конце. После прослушивания подобных опусов перед глазами
возникали образы материализующихся прямо из облаков гуманоидов - с антеннами на головах, трудовой книжкой за пазухой и книгой «Гиперболоид инженера Гарина» в когтистых лапах. Неопознанный объект под названием «шизоид» выглядел куда более многопланово и навязчиво, чем знаменитая летающая тарелка производства Гребенщикова-Гаккеля. Детище Коки
напоминало то болтающуюся на нитке марионетку, то муху, бьющуюся между оконными рамами. В целом это был один большой прикол, но прикол вдохновенный и высокохудожественный...
Шел 1984-й год. В распоряжении Коки оказался убогий советский ритм-бокс. Николай Павлович усилил свой электронный потенциал внедрением несложных ритмов, смикшированных, в частности, с синтезаторными мелодиями из фильма «Кабаре»,
фрагментами пластинки «Метаморфозы» Юрия Богданова и Эдуарда Артемьева, а также инструментальными вставками из «Dark Side Of The Moon».
Но наиболее эффектным и продуктивным шагом Коки стала его концептуальная интервенция в джазовую плоскость. Низкий баритон Николая Павловича сливался в единое целое с потрескивающими пластинками новоорлеанских диксилендов и вполне респектабельных джаз-бэндов вроде Лестера Янга или Каунта Бейси.
Кока блестяще имитировал специфическую манеру пения черных блюзменов и даже мог создавать иллюзию прослушивания старого патефона в одном из пивных баров Среднего Запада... Представьте еще исполнение алкогольных куплетов про умственно отсталых гегемонов труда и районных депутатов - голосом Марка Бернеса в сопровождении оркестра Утесова.
В лирике Коки и его друзей - новосибирских музыкантов, звукорежиссеров и магнитописателей присутствовали как минимум
четыре основные темы. Во-первых, нетрезвые монологи извечного аутсайдера, который в редкие минуты просыхания и просветления демонстрирует вполне зрелые наблюдения: «Пусть лилипуты мы, а где тут Гулливеры? /А нету их - попрятались в кусты».
Второй темой песен Коки были пародийные стихотворения, исполняемые им под звуки ретромелодий: «Блондины не любят
брюнетов, брюнеты не любятблондинов/Твой идеал - Нахапетов, мой идеал - Киндинов.../Ты плюс я - конечно же, минус/Мы -
полюса земли/Тебе очень нравится Шишкин/Мне - Сальвадор Дали». И все это - в ритме фокстрота.
Третий вид опусов представляли психоделические изыскания - причем не только песни («Паранойя», «Шизоид», «Председатель Мао»), но и фрагменты радиопостановок (посвященный аварии в Чернобыле «Четвертый энергоблок») и даже «народные» сказки.
Одна из сказок посвящалась приключениям Змея Героиновича - с упоминанием всех видов наркотиков - от «колес» до LSD...
Помимо легких эстрадных жанров в репертуар Коки входили социальные песни, насыщенные явной антисоветчиной и гротесковым сатирическим отображением действительности. Часть из них была посвящена войне в Афганистане («Давай, Егор!», «Иерусалим», «Убийство брата»), другая представляла открытую критику социалистического образа жизни.
Многие из подобных композиций вошли в цикл, названный «ДИМА-КОК», поскольку являлись совместным творчеством Коки и гитариста Дмитрия Селиванова. «Мы с Димкой в студии всегда сильно ругались, - вспоминает Кока. - Но работать с ним было интересно».
Селиванов играл на трубе (в песне «Районный депутат»), на скрипке (в неопубликованной композиции «На красном утесе»), накладывал вокал на мелодию из фильма «Кабаре» («Дается план») и пел несколько блюзов на превосходном английском языке. Сотрудничая с Кокой, гитарист «Калинова моста», «Гражданской обороны» и «Промышленной архитектуры» пытался взять «ортодоксальное мышление среднего советского человека, все эти идеи заплесневелые и довести это до некой степени абсурда - т. е. играть совершенно страшную, монотонную музыку».
Реализация подобных планов просматривалась в композиции «Конституция», в которой Селиванов ровным голосом читал
отдельные положения из Конституции СССР (право на свободу вероисповедания, неприкосновенность жилища, тайну переписки), наложив на весь этот бедлам ломовую гитарную партию.
...Звукорежиссерские опыты Коки и сессии, записанные им вместе с Селивановым, носили неупорядоченный характер. Каждая из песен хранилась на отдельной пленке в рабочем сейфе - рядом с так называемой «подрывной литературой». Друзьям эти опусы переписывались в хаотическом порядке, и число комбинаций их расположения на пленках учету не поддавалось. Полная неразбериха с аудиоархивом Коки наступила после того, как в конце 86-го года он, будучи предупрежденным о надвигающемся обыске, в спешке попрятал оригиналы всех треков по квартирам друзей.
...Записывая свои песни, Кока никогда не мыслил пресловутыми «альбомными категориями» и никогда не относился к своему творчеству слишком серьезно.
Великолепный импровизатор, душа любой компании и любимец многих рок-музыкантов, он крайне негативно относился к идее целенаправленного распространения своих песен. Но природа оказалась сильнее разума.
Со временем его записи стали жить своей жизнью, словно птенцы, вылетевшие из родного гнезда. В Новосибирске их тиражированием занимался друг Коки Алексей Сенин (в будущем - сотрудник рок-журнала «Тусовка» и литредактор рок-газеты «ЭНск»), в Ленинграде - Сергей Фирсов, в Москве - местные «писатели». В народных редакциях сессии, сделанные в студии Каткова, самопроизвольно складывались в единое целое как «сумма технологий», как единица творчества Николая Каткова и его друзей.
В конце 80-х, поддавшись настойчивым уговорам приятелей, Николай Павлович дал несколько живых выступлений в рамках импровизационного проекта «Повидло», название которого лишний раз подчеркивало джемовый характер подобных акций. Как правило, на концертах Кока исполнял блюзы («Паранойя») и рок-н-роллы («Старый панк») - делал он это заводно и заразно, превращая традиционные стили в голимый панк-рок.
В середине девяностых Кока планировал записать серию концептуальных альбомов «в духе музыки Шенберга» под общим названием «Кокафония». Он хотел составить эти работы из циклических зарисовок: «Тишина», «Рождение звука», «Развитие» и т. д. К сожалению, реализовать эти замыслы ему так и не удалось - Кока был и остается человеком настолько же талантливым, насколько и непрактичным. Он не вписался в капиталистическую эпоху, и его занятия музыкой отошли на второй план. Со временем он стал работать штатным звукорежиссером в филармонии, в одном из местных театров, где-то еще...
Когда в 96-м году вооруженные диктофонами и литрами портвейна журналисты попытались проинтервьюировать Коку, новосибирский Алан Парсонс внезапно вспомнил еще одну любопытную деталь из своего боевого прошлого. Примерно в 88-м году, столкнувшись с незапланированной популярностью собственных песен, он все-таки решился объединить их в двойной альбом. С помощью пульта Yamaha Николай Павлович перемикшировал всю антологию и выпустил ее в виде сборника. Тогда же Кока придумал дизайн обложки - на расчерченном в виде таблицы титульном листе в хронологическом порядке располагались исторические эпохи: палеозой, мезазой и т.д. Современную эпоху - впрочем, как и всю подборку песен, Кока назвал новым научным термином «Шизазой» (Наша Эра).